Вопрос содержания птиц в неволе (дома или в уголках жи¬вой природы школы) вызывал и вызывает большие разногласия. Некоторые считают, что лишение птиц свободы противоречит за¬дачам охраны, защиты и использования их для борьбы с вредите¬лями лесов, садов и полей.
Орнитологами соловей делится на две разновидности: восточный, или обыкновенный соловей, и западный. Первый живет во всей Европейской России и юго-западной Сибири, почему и назван восточным; последний распространяется на запад по всей Европе. Но оба они, однако же, не держатся строго своих границ: западный живет у нас в лесах Киевской и смежных губ.*), а наш восточный встречается в местностях оседлости западного. Западный соловей, или, как его называли прежде, австрийский. Собою несколько поменьше восточного; оперение сверху искрасно-бурого цвета, голова темнее, горло буровато-белесое, щеки и грудь несколько темнее, светло-бурые, низ живота к подхвостью белесый. По груди заметна легкая, темноватая продольная пестрина. Ноги грязновато-тельного цвета. Клюв сверху темно-бурый, снизу светло-рогового цвета.
Оперение восточного соловья сверху светло-буро-красноватого цвета, щеки и грудь светло-буровато-серые. Горло и низ брюшка к подхвостью светлее. Хвост несколько краснее верха, можно сказать, ржавчинно-красноватый. У западного хвост потемнее, при той же красноватости. Обе птицы, в общем, отличаются более по складу, по фигуре, нежели по цвету пера. В отношении же песни у них большая разница. У западного соловья песня полнее и красивее, у нашего она, говоря вообще, попроще. Ниже мы еще скажем о песне подробно, а пока опишем, как живет знаменитый певец по лесам и садам.
Тотчас по прилете, где бы ни поселилась птица, временно или оседло**), лишь только она осмотрелась и остается спокойна (т.е. ничто ее не пугает), как начинается страстное «токовое» пение, призыв самки. На голос самки, на ее нежное «фит» - он летит, не разбирая никакой опасности, и буквально бросается, в какую хотите, ловушку. Кажется, ни одна из насекомоядных птиц в пору любви не обнаруживает такой горячности, как соловей: он поет в даже в «кутне» птицелова, оставаясь там по несколько дней при невозможных условиях: со связанными крыльями, без воздуха, без света, без воды…
Процесс спаривания у соловья, кажется, тот же, что и у других родственных ему птиц, где самец, желая заключить союз, проделывает перед самкой разные картинные прозы и движения.
После оплодотворения самка приискивает себе удобное место для гнезда и начинает собирать материал для постройки его. Гнездо располагается или на земле в чаще ветвей кустарника, углубленно в ямке, или в самых ветвях низко над землею. Постройка гнезда на земле очень простая и рыхлая, в ветвях несколько прочнее, но все же не представляет того искусства, как это видим у других птиц. Материалом служат сухие древесные листья, тонкая сухая трава, тонкие прутики и стебельки; лоточек, собственно сиденье, выстилается более мягким растительным материалом и конскими волосами. Кладется 4-5 яичек¸ бывает и 6, оливкового, неровного фона, вообще близкого к цвету сухих листьев. Высаживает почти одна самка, очень крепко, в продолжение 2 недель. Когда она слетает кормиться, самец гонит ее опять на гнездо, но, бывает, садится и сам; иногда он кормит самку, когда она сидит на яйцах. Кладка у соловья раз в год; но в несчастном случае, когда гнездо разорено, птицы приступают ко второй кладке. Время выхода молодых, говоря вообще, конец мая. Во все время высиживания самец рта не закрывает, поет, обыкновенно вблизи гнезда; начнет, как свет забрежжит, и кончит в исходе утра; днем поет мало и неполно. Вечером начинает петь, когда солнце садится, и продолжает до полуночи. А иной начнет час. с 9-ти и, с перерывами, поет, покуда станет светать.
По выходе птенцов, соловей поет реже, жар спадает, приходится заботиться о детях.
Обе птицы старательно собирают по земле разных мелких насекомых. Но преимущественно личинок и куколок, и беспрестанно подлетают к гнезду. Кормят молодых, которые очень скоро растут и крепнут. Так что недели через две уже
*) Тут, вам кажется, неизлишня заметка, что птица неоднократно была завезена сюда из-за границы птицеловами и случайно выпущена в последние годы в значительном количестве в Киеве.
**)Случается иногда, соловей появляется в таком месте, где его не ожидаешь, например, в палисаднике, где два куста сирени да два-три деревца.
соскакивают с гнезда. Находясь еще в пеньках, с желтоватыми пушинками. Они держатся не разбиваясь, кучкою, первое время на ночь возраста. В начале июня молодые в буром, гнездовом оперении с ржавчато-желтоватой пестринкой, к Петрову же дню или несколько позднее они « перебираются» и имеют оперение несколько бледнее стариков, которые также линяют с этого времени и уже бросают молодых. Разлетевшись врозь, молодые живут самостоятельно; самчики учатся петь, ворчат тихо и несвязно. Пение старых постепенно сокращается с тех пор, как вышли дети: с половины июня их уже не слышно.
Так заканчивает птица гнездование и в конце августа отлетает в Африку.
Теперь посмотрим, как ловится соловей. Какими способами ведется на него охота.
Оказывается, что практикуемые снасти для ловли соловья весьма различны: птица ловится и большими наволочными сетями, которыми охотник окутывает кусты и затем гонит ее по низу в сети, и «лучками» «на подвязную» с помощью свистка, что называется «на драку», и самоловом на точке на муравьиные яйца, и, наконец, просто западнею*), также «на драку», подманивая свистком. Ловля вообще несложная, не требующая особых приспособлений и, может быть, малоинтересная, но сама птица тут очень беспокоит человека своими песнями, и нередко, чтобы поймать соловья, приходится испытать большое душевное волнение… Помнится, например, такой случай.
Однажды весною, в апреле месяце, только что я устроился у себя в саду с тайничком по разной вешней птице, как вдруг получаю письмо. Самодельный, из писчей бумаги конверт и плохо написанный адрес, не то печатными, не то прописными буквами, - сразу объяснили мне, в чем дело: письмо было из деревни от мужика, моего лучшего приятеля по охоте, и, помимо обычных: «кланяюсь», и «поздравляю», «и желаю», гласило следующее: « Еще уведомляю вас, что у нас от вчерашнего числа показались соловьи и недалече за нашей деревней, в барской усадьбе, в лесу, одна птица кричит необыкновенными песнями, на манер, как из графского сорта, «лешевыми дудками» «с охонья» и стукотнями, и «свистовым ходом», «дробми» и «желновыми», кричит на удивление… Взять ее мне одному несподручно, а потому, ежели вам можно, безприменно выезжайте завтра, 27-го, в Куликовку. Я буду ждать вас на лошадях, с поездом, что приходит в 8 ч. вечера».
«Не место такой птице там у тебя в барской усадьбе, думал я, прочитывая это письмо в третий раз, но в то же время чувствовал, что сердце у меня сильно заколотило тревогу… Конечно, есть и оборотная сторона, размышлял я, прокричать и мелочами и, может быть, помарочку покажет, но все же, если так пишет, - птица должна быть по охоте… А потому надо ловить». Не теряя времени, я натянул большие сапоги, надел куртку, захватил дождевой плащ и простился с женою на два дня.
Было серое утро, в воздухе парило к дождю, и птицы точно смеялись надо мною, заливаясь одна перед другой по садам нашего захолустья; но я их не слушал, шагая по переулку, задумавшись о предстоящей охоте. Только одна |пеночка смутила меня, когда я проходил около забора большого сада: вдруг над моей головой, качаясь на спустившихся ветвях плакучей березы, залилась своею нежною, мелодичною песенкой, и что-то отрадное сказала мне свистунья на дорогу… Я поскорее поспешил на вокзал. Мне уже представлялся и лес, в котором поет тот соловей, и процесс охоты: как мы с Алексеем Егоровичем живо окутали сетью кустарник и как погнали птицу… Я волновался и, только подойдя к вокзалу, несколько успокоился. Обычная толкотня пассажиров в зале 3-го класса, порывистые свистки паровоза, поездные звонки и стук номератора в кассе - сразу перестроили меня на другой лад. Я вырвался из толпы, вскочил в вагон и уткнулся в газету. Поезд тронулся. Промелькнули последние городские строения, за ними загородные фабрики с длинными железными трубами, затем сады с дачными домиками, далее поле, роща и за нею село. Приближаясь к нему, вышел из вагона на тормоз и стал всматриваться, как поживают мои приятели на приволье: вон грачи расхаживают по
*)Ловля западнею, несколько измененною против нашей обыкновенной западни,- практикуется в Смоленске местными мелкими промышленниками.
зеленому озимому полю, собирают личинок и червей для вышедшего потомства; вон две галки поместились на спину лошади, привязанной у кузницы, и торопливо принялись дергать шерсть на выстилку гнезда; а вон мой друг скворец взмахивает крылышками, поет на скворешнике, прилаженном на длинной слеге над тесовой крышей маленького ветхого домишка. Хотелось спрыгнуть с тормоза, послушать эти весенние песенки, пройти туда по полю к лесу, к речке. Но это было невозможно, поезд летел все дальше и дальше, сменяя картины одна за другою. К вечеру я был уже далеко, побывал в двух уездных городишках и затем сошел на платформу железной станции «Куликовка».
Не успел я оглядеться, как ко мне подкатил ожидавший меня мужик, Алексей Егорович, на паре тощих, но бодрых лошадок, запряженных в легкую, приноровленную для седоков телегу.
- Здравствуйте, Иван Кузьмич, с приездом! - радушно приветствовал он меня, сняв шапку и улыбаясь всем своим буро-красным лицом, с бойкими карими глазками и маленькой чалой бородкою на две половинки. - Здоровы ли?
- Слава Богу. - Мы пожали один другому руку, я влез на телегу, и лошади рысью покатили нас по узкой и выбитой проселочной дороге. Нужно было ехать верст восемь.
- А я и думал, что вы приедете и нет, - толковал Алексей Егорович, повертываясь ко мне боком.- И очинно огорчился, право, - стою да угодника прошу: батюшка, Никола милостивый, управи его, чтобы приехал.
- Да что ты это взволновал меня, старика!- обратился я к Алексею.- Откуда ты взял эту птицу?-
- Ха, ха, ха! Откуда! Известно, пролетная птица. А уж и птица, Иван Кузьмич, до чего «светла», «верна», приёмиста!... и песен, песен… я и сказать не могу… Лет семь назад я взял тут вот, верстах в пяти, по речке, одну птицу, в этом же сорте была, но только против этой не годится... Это, вы послушайте, необыкновенный соловей… сейчас умереть…
Зная слабость моего приятеля увлекаться, я перевел этот разговор и поинтересовался, почему он один не ловил этого соловья тотчас, как услыхал его
- А вот, видишь ты,- пояснял Алексей Егорович,- лес этот оченно строго охраняется, шесть человек лесников там, и войти туда нашему брату с большой опасностью... Намедни одного мужика взяли егеря из Назимовки… Ты его знаешь, Никита хромой…да так-то всыпали. Что и по сие время с палочкой ноги передвигает, пять шагов пройдет, да постоит… Кабы, говорит, знал, своих бы пять пар дупелей отдал… Пуще всего, ружье отняли…
- Понимаю, - значит, насолили ваши мужики тому помещику,- заметил я.
- Да уж так насолили, что и хлебать нельзя! - приятель. - Но пуще себе напортили... На барина-то всей деревней круглый год работали, и нужду справляли, а теперь ни мужика, ни бабы назимовских нипочем…
Зарвались оченно: то порубки, то потрава, то вот этот хромой ворвался… Ну, известно, кого хошь заберет… Барин-то, видишь ты, сына ждал из Петербурга в побывку и охоту ему приготовил любимую, по дупелям. Что отец, что сын - страшные охотники… а хромой влетел… И теперь, не только что, мимо усадьбы идешь, да оглядываешься… Сам, чуть свет, угодья объезжает верхом, с собаками, и ежели кто попался с ружьем али с сетью - молись, чтобы до дому живому добраться… Из военных он и крутой… со зверем лучше встретиться иной раз… А по совести и хромого нельзя шибко обвинять: нужда-то, знаете, чего не делает…
Так, с разговорами, мы не заметили, как доехали до деревни, спустились в отлогий овраг, прогремели по бревенчатому мостику и выбрались прямо на поля, раскинутой по сторонам дороги.
- Вот мы и дома,- пояснил Алексей Егорович, пуская лошадей шагом. - Вон моя полоса зеленеет, а там яровые,- толковал он, указывая кнутовищем на поля,- Что-то Бог даст нонче… Вон и баба вышла нас встречать… вон, стоит у ветлы-то.
Мы подъехали ближе. Баба в кубовом сарафане с красными цветочками и в красном платке на голове приблизилась к телеге и, низко кланяясь мне, ласково проговорила, как старому знакомому:
- Здравствуйте, батюшка, Иван Кузьмич! Как родному мы вам рады … Благодарим, что не оставляете нас. Пожалуйте, милости просим.- И по приглашению «самого» скоро зашагала вперед, чтобы приготовить умыться, самовар и все прочее…
День уже вечерел: на западе низко протянулась узкая красная полоса ушедшего с горизонта солнца, и стоящие по сторонам избы и около них деревья начали одеваться сумраком вечера. В деревне было тихо; слышались только тявканья собак, разными голосами начинавших свою сторожевую службу, да где-то перекликались мальчишки:
Ва…анька…а…а! У..у... жина…а…ать!.. У иных изб на завалинках сидели мужики. По двое и по трое, и о чем-то тихо разговаривали.
- Вот и наше обиталище,- произнес Алексей Егорович, останавливаясь около избы в четыре окошка на улицу.
Пожалуйста, Иван Кузьмич, с усадьбы, с того крыльца.
Я последовал по указанию и через большие, чистые сени вошел в избу. Жилище моего приятеля не отличалось убранством и как-то особенно казалось инее приятным своей простотою: низенькая, просторная, бревенчатая изба, с массою икон в переднем углу, с большой русской печкой и широкими лавками по стенам. На правой стенке близ образов были аккуратно приколочены гвоздиками царские портреты, производства московской литографии.
Пока я разговаривал с хозяйкой о деревенском житье-бытье, вошел Алексей Егорович, управившись на дворе с лошадьми. По обычаю помолился на образа и снова поздравил меня с приездом, присаживаясь на лавку возле меня. Баба внесла большой кипящий самовар, вычищенный хоть глядись, расставила цветные чашки по порядку и закуску, какая нашлась в обиходе: студень с разводным хреном, кринка молока, ржаные лепешки с творогом. Началось угощение.
Между тем, за окном у избы собралось несколько мужиков, и слышался разговор.
- Да, можа, зря это...
- Чаво зря,- сичас тетка Алена к Оаддеичу прибегала, алямон брала, сказывала из Москвы господин приехал. Вон, так и есть, вишь с Ляксеем надышный барин сидит, охотник, Иван Кузьмич, чай пьют…
- Стало быть, надо поздравить…барин хороший…
Понимая, что разговор идет на мой счет, я, не входя в рассуждения, достал «бумажку» и просил Алексея Егоровича передать ее мужичкам на угощение « с приездом». Проводив эту депутацию, мы обсуждали наш план.
- Ловить будем сетью, - с расстановкой толковал Алексей Егорович, прихлебывая с блюдца чай - охватим кусты и готово… Место маленько неспособно; берег с речки сажени три вверх и крепко зарос кустарником, не продерешься… А поверху, в подлеске, орешник, черемуха, рябина и мелкий осинник. Тут он и держится, утром в черемухе, а вечером, как смеркнется, перелетает: шагах в двадцати, там у канавы, где ручей сбегает, три маленькие осинки стоят, этак вместе. На них и держится. И что он тут разделывает,- уму помрачение!.. Я две ночи слышал его и, кажись, сейчас бы ушел, да уже некогда надо ловить. Завтра часа в три я подниму тебя. В лес пойдем с реки. Там у трактирщика есть лодка, на ней и махнем… Никто нас там не увидит.
- А лесники не помешают нам?..
- Нет, лесники не помеха. Я говорил с ними, что возьму соловья, несмотря ни на какой запрет… Они знают меня… и просили только на вино и чтобы на барина не наткнуться, чтобы, значит, их не подвести. Барин-то, видишь ты, сам охотник и соловья этого заметил. Он может и не понимает по охоте, но, сказывают, кажинный вечер приезжает с барышней к сторожке и долго слушают этого соловья… Лесникам ты дашь зелененькую на всю компанию, птицу бери себе, сочтемся…
Так мы и порешили с приятелем, выпили по чарке за успех в охоте и отправились в сарай спать,- в избе было душно. А наутро, до восхода солнца, уже катили в досчанике*) по узенькой, по глубокой, омутистой речке, но с соблюдением полной тишины. А.Е. без звука поднимал и опускал в воду весла и был, видимо, озабочен. Он, только подъезжая к лесу, шепотом поставил мне вопрос: «А что, как перелетел?...» Потом вдруг задержал лодку и, показывая рукою на лес, прошептал: « слушай!..»
Из массы доносившихся из леса голосов: пеночек, зябликов, дроздов и прочих пташек, вдруг вырвалась « светлая дятловая» стукотня вверх, за нею другая, «юлиная» и сильная «резвая дробь» так и рассыпалась по реке…
А.Е. загорелся: жестом показал мне достоинство и запальчиво вопрошал:
-Что?! Что, милый?.. Вот как у нас кричат дробми-то!.. Есть ли в Москве у кого?..
- Не кричи ты, пожалуйста!- просил я его дружелюбно!..
- Нет, я говорю, как прокричал дробью-то, слышал?- повторил А.Е., берясь за весла.
Мы подплыли к лесу, спрятали лодку в кустах, осмотрели место, соображая, как занести сеть, и тихо, как кошки, поползли вверх по кустарнику, как можно стараясь не подшуметь. Добравшись до намеченного места за несколько шагов, мы стали заносить сеть - А.Е., с одной стороны, я с другой стороны, живо окутали кустарник на большое пространство и оба погнали птицу со стороны леса, шумя ветвями и следя глазами по низу кустарника. А.Е., как опытный ловец, первый проследил птицу, в испуге бросившуюся по ветвям, пугнул сверху шапкой и тут же крикнул мне: «кутейку!» Соловей запутался в сети.
Я подбежал к нему, он уже держал соловья в руке и как-то нервно распутывал его из сети.
- Дай я выну!- сорвалось у меня.
- Снимай скорее сеть! - с сердцем ответил А.Е. Я засуетился и не успел снять половины сети, как из леса вдруг раздалось на близком расстоянии звонкое и дружное тявканье собак, как-будто они нашли зверя.
А.Е. проворчал что-то на своем диалекте и торопливо начал помогать мне снимать сеть; местами мы ее порвали, но все-таки свое дело сделали и поспешили к лодке. Впрыгнув в нее, мы уже считали себя вне опасности. А.Е. ,оттолкнувшись от берега, на радостях крикнул по направлению к лесу.
- Прощай, барин! Не поминай лихом!...
Но лишь только он это произнес, как из леса вдруг выскочили три породистые черные таксы и злобно залились на нас, вертясь и подпрыгивая на берегу. Следом за ними вылетел и барин на горячем золотисто-гнедом скакуне, одетый в зеленую венгерку и в фуражке с красным околышем. Он был, как говорится, взбешен, хлопал арапником и сердито кричал на нас:
- Стой! Ни с места! Стрелять буду!- А.Е. положил весла
- Стреляйте, у нас ружей нет!- крикнул я барину.
- Кто вы такие? Зачем входили в лес?
- Ваш лес обнесен канавой,- отвечал я,- которую мы не переходили, следовательно и в лесу не были, а под лесом были.
Барин закричал какую-то брань. А.Е. махнул веслами и мы уехали. Мы оба были сильно расстроены этой неожиданной сценой, и я долго не мог простить себе моего увлечения…
Разберем песню соловья, в чем заключается она по книге, при этом вернемся к вышесказанному разделению соловья на два типа и рассмотрим каждого в отдельности:
Западного и восточного. Тут, чтобы удобнее разобраться, мы проследим птицу издавна, как она пела в прошедшие времена и как поет теперь. По устным сказаниям современников старой охоты и по некоторым печатным источникам видно, что наш
*) Плоскодонная лодка
восточный соловей, о пении которого в настоящее время приходится сказать очень немного, в отдаленном прошлом не уступал пением сменившему его в охоте западному, австрийскому. Соловью. Были хорошие тихие угодья, уютные места, где всякая птица массою селилась долгие годы и, живя ничем не нетревожимая, вырабатывала достоинства песни. Таких мест в блаженном прошлом повсюду было не мало. И у нас, не только в окрестных лесах, рощах или садах,- во многих городских садах можно было слушать прекрасных певцов. Наши соловьи отлично кричали лягушками, тремя песнями,- кваканье, дудка, в роде червяковой россыпи, и гремушка*),- волчковой дудкой и раскатом. Волчкова дудка- это превосходная светлая дудка, одна стоит несколько песен, одна украшает птицу и ставит ее высоко в охоте. Она принадлежит птице хвойного леса, поползню или волчку (S. Eucopaea); в соловье бывает лишь изредка и мало кому известна из охотников, так как волчка почти никто не держит в клетке:
Он очень скуп на песню и требует особенного за собою ухода. Раскат исполнялся не глухо вниз, но сильно и длинно. При этом, разумеется, были и второстепенные песни, и «мелочи»,- без этого нельзя.
Кроме этих местных соловьев, встречавшихся у нас в окрести, лесах и в садах, в конце 20-х годов были новосильские соловьи (Тульская губерния), прекрасно кричавшие стукотнями и кукушкиным переломом. В охотничьей статье И.С.Тургенева «О соловьях»**) (помеч. 1855 года) упоминаются малоархангельские соловьи. (Орлов г.), с хорошею песней «гусачек»; га-га-га-га. Но лучшими были привозные из южных губ. курские и черниговские. Курская птица известна в Москве с очень отдаленных времен, но она некоторое время попадалась нашим охотникам лишь изредка; однакож в 1818 году была уже в славе по всем городам России, всюду знали курского соловья. В Москве в то время особенно сильно шумели две птицы: одна была «губовая» (ученая на Губовых свистках), привезенная одним тульским охотником, другая - курская натуральная птица. Оба эти соловья именно поражали охотников своими необычайно красивыми песнями.
«Губовая» кричала курскими песнями и между прочим желной 40 слов.! Она висела в трактире Седова у Калужск. Ворот (где ныне трактир Бакастова). Охотникам, желавшим подвешивать к ней молодых, было 5 р. в час и 25 р. в неделю.
В свою очередь, курская «каменовская птица», как она называлась, удивляла своими дробями и привлекала к себе весь тогдашний охотничий мир; со всех концов Москвы как будто на храмовой праздник шли и ехали охотники послушать эту чудную птицу. Большая зала трактира, где она висела (у малого Каменного моста, трактир Выгодчикова), день и ночь была набита народом. Тихо, не произнося громко слова, сидели охотники за чайными столами по-двое, по-трое и с замиранием сердца ожидали того часа, когда запоет знаменитая птица. И лишь только клетка начинала слегка колыхаться, т.е. птица начинала беспокойно бегать по жердочкам, «злиться», перед тем как запеть,- взоры всех слушателей обращались на клетку. И при первом звуке, когда птица произносила прием и за тем песню,- каждый охотник как бы застывал на месте, весь обращаясь в слух… Невыразимо чудные песни оглашали всю залу… Охотники млели и тряслись от восторга... Но когда кончала птица песню, страшный, беспорядочный шум
*)Сохранился рассказ, что один почтенный охотник, выслушивая по ближайшим болотам и прудам хороших лягушек, с дудками, ловил их и, поместив их жительство поблизости своего жилья, подвешивал к ним молодых соловьев. Лучшие лягушки в старину были здесь на Красном пруду и в прудах Лефортовского сада
**)Записанную покойным И.С.Тургеневым со слов охотника песню соловья можно было бы безошибочно отнести к курскому или черниговскому соловью, но без толку поставленные охотником почин «фю-ить» и раскат не позволяют этого: обе эти песни (т.е. одна песня и почин) есть характерные песни нашего подмосковного соловья и положительно не идут в репертуар сказанных двух соловьев, так сильно выделявшихся достоинством песен. Мы догадываемся, что охотник говорил не об одном каком-либо соловье, а просто передавал слышанные им хорошие песни. Во всяком случае приведенные «10 колен» достаточно характеризуют нашего старинного соловья средних или южных губерний до Киева.
поднимался в трактире, каждый от избытка чувства стучал чем-нибудь по столу, кричал одобрения или хлопал ладонями*).
Относительно песни каменовской птицы мы, со слов того же свидетеля, можем сообщить, что дробями она кричала необыкновенно, как ни одна птица ни до, ни после нее,- достаточно того, что их было 9 манеров; особенно выдавались дроби «в оборот». В других песнях, в дудках, она была короче помянутой «Губовой», но та была «губовая», ученая, а таковые всегда кричат сильнее и длиннее (однакоже не ценятся выше хорошей натуральной птицы).
Почти в то же время здесь замечательная охота была у купца Ивана Петровича Кирильцева. Это был выдающийся охотник и глубокий знаток по соловьям; о птице его так и говорилось в то время: « Кирильцева кличка». Многие охотники прибегали к нему с просьбой подвесить молодых. У него, между прочим, была замечательная ночная птица, заплаченная 2000 рублей, какого сорта, с какими песнями,- нам сообщить не могли, но известно, что ему привозили соловьев из Тулы и из Курска. Печальное воспоминание осталось об этом замечательном охотнике и прекрасном человеке: он занемог, огорчившись потерею своего лучшего соловья, слег и здоровье к нему не возвратилось… Случилось так: охотники, собравшись к нему «слушать», в восторге слишком зашумели соловью, когда тот кончил петь, закричали, застучали ногами и стульями, соловей испугался, бросился по клетке и подшибся. Это было последнее собрание у Ивана Петровича**)
Таковы были охотники в старину.
Еще более трогательный случай из жизни охотников по соловьям находим в романе И.Крылова - «Для чего женился человек», где почтенный автор описывает действительное происшествие, относящееся ко времени 1825 года или 1826 года***). Не пропуская этого интересного повествования, мы приведем его здесь к характеристике наших старинных охотников, в кратких, главнейших чертах.
Молодой человек, из торговцев галантерейным товаром, тихий, скромный, ко всем почтительный страстный охотник по соловьям, - услыхал в один роковой для него день, что где-то в Грузинах, в трактире, есть замечательный, неслыханный доселе соловей. Сообщено это было не просто, а с подтасовкой, и охотник немедленно поехал слушать. И тогда прослушал соловья, то так увлекся, что готов был отдать за него все, что имел. Но так как за соловья просили довольно крупную сумму, которой охотник не имел и достать не мог, то он решил жениться, с тем расчетом, чтобы на полученные за женою деньги купить соловья. Цель была легко достигнута, так как к нему уже не раз захаживала сваха. Он дал согласие, и свадьба скоро устроилась. Охотник получил в день девишника деньги и в тот же вечер, не задерживаясь у невесты, поехал и купил соловья. Довольный и веселый бесконечно, он повесил у себя в гостиной комнате и с нетерпением ждал того часа, когда запоет соловей. Читателю, может быть, приводилось видеть какого-нибудь жениха накануне свадьбы озабоченным переменой жизни, приготовлениями, и можно было бы ожидать того же и здесь, но нашему охотнику было не до того: он почти всю ночь просидел, ширкая ножом о тарелку и дразня соловья****).
Он понимал, что птица обеспокоена, на новом месте, и поэтому скоро не запоет, но в то же время думал: а может быть отзовется… Хоть бы одну песенку, эту: филон! филон!- размышлял наш охотник. Но не привелось ему слышать у себя этого соловья, не суждено было насладиться его пением.
*)Записано со слов современника известного охотника Парфения Семеновича, жившего в 1880 г. В Бабьем городке.
**) Записано со слов Ивана Ивановича Кольчугина, родственника Ивана Петровича по матери, урожденной Кирильцевой.
***)Как подтверждено Ив. Ив. Кольчугиным, отец которого Иван Григорьевич, торговавший в то же время на Никольской ул. У Казанского собора, лично знал упомянутого И. Крыловым охотника, торговца в шкапчике Ножевой линии.
****) Соловей был ночной и начинал петь часов с 11-ти
