Пусковой агрегат с ревом гнал теплый воздух в белый брезентовый чехол, прогревая мотор заказанного нами «Норсмана». Было тридцать пять градусов ниже нуля. Крис позвал меня надевать намордник на Курка. Всей своей силой Крис удерживал вырывающегося, обезумевшего от страха волка, пока я, ловя момент, когда острые волчьи клыки сомкнутся, пыталась накинуть намордник на обе челюсти враз. Наконец мне это удалось, и Крис поволок Курка к ящику. Я вся дрожала, ожидая, когда настанет очередь Леди. Курок пустил в ход свою силу, Леди будет бороться всем своим духом. Крис схватил ее. Она взвилась на дыбы, норовя укусить меня. Никогда мне не забыть ее глаз, зеленовато – дымчатых, словно распертых изнутри неистовой черной яростью. Я накинула на нее намордник, и ее тоже оттащили к ящику, прищелкнули к цепи, пропущенной сквозь отверстие в его задней стенке, заволокли внутрь. Мы летели над мертвенно – белым, однообразным склоном тундры, поднимающимся от моря к горам. К моему восхищению, наш пилот, в жилах которого частично текла эскимосская кровь, безошибочно угадывал под снегом еле заметные русла замерзших рек и при скорости сто тридцать миль в час легко определял курс над незнакомой местностью по глазомеру и карте, лежавшей у меня на коленях. Когда на юге показался хребет Брукса, мы с тревогой увидели, что он затянут туманом. Мы нашли долину Киллика, вошли в нее и с величайшей осторожностью полетели между скрытыми в тумане горными склонами. Пилот, привыкший летать лишь над равнинным арктическим побережьем, явно нервничал. Энди доставил в наш старый лагерь баррель бензина, и мы должны были там заправиться. Но мы легко могли проскочить поворот в долину Истер‑Крика. – Лучше повернуть назад, пока у нас еще достаточно бензину, чтобы куда‑нибудь долететь, – сказал пилот. Тревожно переглянувшись, мы поменялись с Крисом местами, и он стал помогать пилоту следить за ориентирами и выплывающими из тумана горами. (Проделать над волками обратную процедуру было просто немыслимо.) Туман редел. В ярком солнечном блеске мы пролетели вверх по Истер‑Крику, а затем и над Столовой горой, над нашим маленьким фанерным ящиком. Он все еще сохранял свежий, новый вид. Вот если б можно было сбросить волков на парашютах прямо в загон, подумала я. Меня жуть брала при мысли, что придется выпускать их из ящика и с боем волочить в гору. Пилот высадил нас в тундре у самого подножья горы, чтобы покороче ходить с багажом, дал газ, запрыгал по буграм, так что затряслись крылья, и улетел. Мы остались одни в тишине, среди белых солнечных гор, с грудой багажа и ящиком с волками. Температура здесь была лишь двадцать градусов ниже нуля. Первым делом Крис протоптал тропку к нашему бараку и затопил печку. Мы позавтракали второй раз, затем отправились вниз за волками. На меня вновь напала трясучка. В моем распоряжении была всего лишь минута или две, чтобы побороть страх: если я буду бояться, волки почуют это. К счастью, мне представилось, как я буду рада, когда они опять окажутся на свободе, и я лихорадочно уцепилась за эту мысль. Крис взялся за одну из двух цепей, выползавших из ящика на снег. Изнутри послышалось рычанье. Не думая о защите, я подошла к дверце и подняла ее. Первым вышел Курок, низко пригибаясь и опасливо озираясь вокруг. Я взяла вторую цепь и снова подняла дверцу. Леди вышла, повела вокруг диким взглядом и узнала место! Она так стремительно потащила меня вверх по тропинке, что у меня дух занялся. «Тише, Леди!» – умоляла я. Нам стоило большого труда снять с волков заржавевшие за зиму ошейники. Намордники оказались слишком – «человечно» – широки, и волки прихватывали нам руки зубами. Но хуже всего было то, что застежка на ошейнике Леди проржавела и не открывалась, и Крису пришлось ножом рассечь кожаный ремень. Одновременно мы вдвоем изо всех сил удерживали волчицу. Почувствовав, что на ней больше нет ошейника, который сдавливал ей шею четыре с половиной месяца, Леди в полуобмороке припала к изгороди загона. Мы перенесли все запасы мяса и мягких продуктов с места выгрузки к бараку, чтобы волки, оказавшись на свободе, не растаскали их. На следующий день своим приятно – грубоватым голосом, по‑видимому, всегда нравившимся волкам, Крис нараспев протянул старую, излюбленную фразу, которой мы не слышали уже с ноября: – А не хотите ль прогуляться?.. Свободные, без ошейников, волки выбежали на простор тундры. Был чудесный день полярной весны. После полудня поднялся ветер, но ненадолго. От каждого холмика, от каждой горы тянулась чистейшая, мягчайшая голубая тень, точь‑в‑точь под цвет неба. Между ивами у реки петлями вились заячьи тропы в восемь дюймов шириной. Горб «ледника» на реке голубел, как яичко малиновки. Снег был изрыт норами куропаток и покрыт сетью куропаточьих следов. Сами куропатки бегали тут же на своих мохнатых белоснежных ногах. Сотни две куропаток подобно мраморным статуям сидели, греясь на солнце, на склоне холма, и Леди, радостно – спокойная, побежала к ним. Первая шеренга птиц попятилась от подбегающего черного волка, затем взлетела, а Леди так же спокойно, рысцой, повернула назад и подняла следующую шеренгу. Последняя шеренга куропаток осталась сидеть, как сидела. Так, вчетвером, мы шли все дальше и дальше, занятые каждый своим делом, интересуясь каждый своим. Я была на верху счастья. Но захотят ли волки вернуться с нами домой? В тот день они вернулись. А потом настал день – они не вернулись. – Они унесли с собой часть моей жизни, – сказал Крис. – Но им было так одиноко, так скучно; в Барроу им так не хватало собак. Не отправились ли они к побережью искать их? Всякий раз, выходя из барака, мы невольно обшаривали взглядом широкую полосу белизны, над которой высились, словно высеченные из синего камня, горы. Ждали мы не первых возвращающихся оленей, а двух волков – темного и светлого. На второй день, в сумерки, Крис вышел из барака, чтобы обвести напоследок тундру долгим, печальным взглядом, и вдруг я услышала, как он очень ласково говорит: – Это ты, Леди? А где же Курок? Я выбежала к нему. Мы обласкали Леди; она радостно приветствовала нас. Но где же Курок? Он тут же показался со стороны загона, – вероятно, искал там съестное. Мы встретили его, как воскресшего Лазаря. Впустив волков в загон и роскошно накормив их, мы не удержались и еще раз вышли к ним в сумерках поласкаться, и тут произошли две странные вещи. Во‑первых, Леди, одиноко стоявшая у изгороди, вдруг пришла в неистовый восторг, стала кланяться, улыбаться и откидывать вбок лапу. Мы в удивлении смотрели на нее. – Наверное, они думали, что заблудились, и Леди нашла путь домой, – сказал Крис (Леди во всем была первой). Теперь она считает себя настоящей героиней! И тут Курок сделал нечто из ряда вон выходящее: набросился на Леди. Волки в отличие от собак практически никогда не дерутся. Сцепившись, Леди и Курок взвились на дыбы и повалились на Криса. Отдуваясь, он выбрался из‑под них. – Мало радости лежать под такой куче – малой! – сказал он. Что послужило причиной этой стычки? Ведь через минуту все было кончено. Крис терялся в догадках. Возможно, Курок был взволнован необычно роскошным приемом, который мы ему оказали, и возревновал нас к Леди. Мы стояли на пороге нового, и два дня спустя оно дало о себе знать. Среди ночи нас разбудил вой волков. Это был новый, неведомый нам вой, возможно, самый красивый из всех звуков, которые издают животные, – «призывный вой» волков. Два волчьих голоса постоянно модулировали, то повышаясь, то понижаясь, все время составляя аккорд и не сливаясь в унисон. Минорные терции чередовались с квинтами. Иной раз один голос тянул долгую ноту, а второй оплетался вокруг нее. Ноты звучали чисто, как рожок. Время от времени волки внезапно замолкали, и наступала настороженная тишина. Мы были уверены, что они слышат голоса своих диких сородичей, звучащие на пределе слышимости. Мы лежали, прислушиваясь, отделенные от волков тонкой стенкой, и мне было почти страшно. Это не был настоящий страх – я не колеблясь вышла бы к волкам, – а какая – то сверхъестественная жуть перед дикостью этих звуков. – Как дико, красиво и жутко, – прошептал Крис. У волков есть много видов воя: радостно – общительный вой, траурный вой, низкий, дикий охотничий вой, призывный вой. Все они красивы. Голос волка всегда чист, если только волк не раздавлен отчаяньем. Твердо определенный стандарт существует лишь на траурный вой, другие виды широко варьируют, не изменяя смысла. Горные жители старого Запада получали неоценимую информацию о передвижении индейцев, а также диких животных, вслушиваясь в постоянно меняющиеся волчьи голоса. В наши дни не много найдется людей, слышавших вой волка, а если кто и слышал, так только вой волков в неволе, схожий с воем закрепощенных собак Севера. Во вторник утром, через неделю после своего возвращения, Курок и Леди спустились вниз к Крису. Он разбирал наш багаж, сваленный в кучу у подножья горы, и ему было не до них. Они вновь поднялись наверх и хотели поиграть со мной, но я тоже была занята чем – то в бараке. Тогда они ушли и не вернулись. На Столовой горе было мерзко. Дул ветер, мелкий снег сек глаза. На следующий день по тундре мела поземка. Ее не было у нас на вершине, начисто обдутой ветром. Верхушки гор курились и имели призрачный, фантастический вид. Тундра преобразилась. В четверг я смотрела в мглистые, все еще курящиеся поземкой пространства и спрашивала себя, что сталось с Курком и Леди. Быть может, где – то там, в этой дымке, они пытаются отыскать путь домой? Или пробираются по тундре на север? Или попались в капкан, ведь к этому времени, без труда делая по двадцать миль за ночь, они смогли уже достичь линий капканов у Анактувук‑Пасс, поставленных живущими там эскимосами. – Если они нашли Их, – сказал Крис, подразумевая диких волков, – Те просто не смогут устоять перед ними. Они так изысканны, так обаятельны. Наши волки и вправду обладали своеобразной волчьей изысканностью. Как‑то раз, когда они еще содержались в загоне и мы наблюдали за ними, Крис заметил: «У них свой собственный маленький этикет, своя манера дразнить и шутить». Это был его очередной загляд в глубину волчьей натуры. – Ничего, как‑никак, хоть один волк да остался верен тебе! – пытался он меня утешить. – До нашей женитьбы, еще когда ты преподавала в университете, тебе и присниться не могло, что ты залезешь так глубоко в Арктику и будешь пла кать по двум пропавшим волкам. Я не могла даже улыбнуться в ответ, и он уже серьезно продолжал: – До сих пор мы не знали, что такое горе, так уж была устроена наша жизнь. А в больших семьях оно бывает часто, ты это знаешь. Все время смерти и смерти. И он рассказал мне печальную историю брата его бабушки Брюс. Он был взят в плен южанами во время гражданской войны. Когда война кончилась, они получили от него письмо, в котором говорилось, что он был ранен, а сейчас находится на пути домой. Это была последняя весть от него. Но потом бабушка всю жизнь выходила смотреть, не приехал ли ее брат, когда возле дома останавливалась незнакомая коляска. В пятницу утром было ясно, температура на нуле. Во всей ее неземной красоте мы наблюдали «ледовую бурю». Освещенные солнцем ледяные кристаллики кружились и сверкали в затененной бездне за кромкой горы; щеки покалывало. Под вечер, сделав над собой усилие, я пошла к куче багажа, чтобы принести кое‑что наверх. Уже спустившись к подножью горы, я почувствовала, будто что‑то легко коснулось моей руки. Я посмотрела вниз. Это был Курок. Повизгивая от волнения, он бросился на снег в полном волчьем приветствии. Я склонилась к нему, смеясь и плача. Леди не было с ним, и в этом было что‑то зловещее. – Где Леди, Курок? Он заворчал, поднялся и зарысил вверх по знакомой тропе, которой, как я уже было решила про себя, не пройдет больше волк. Но вместо того чтобы отправиться в загон, Курок остановился на краю плоской вершины и устремил взгляд на заснеженную горную гряду к северу, как раз за лощиной. – Крис! – позвала я, боясь, что Курок убежит туда, даже не подпустив меня к себе. Крис вышел без малицы, без рукавиц. – Где Леди, Курок? – ласково спросил он, а я побежала к бараку за мясом, чтобы заманить Курка в загон. Когда я принесла мясо, Курок как всегда осторожно взял его из моих рук, но есть отошел в сторонку. – Курок стал какой‑то другой, – сказал Крис. В поведении волка появилось что‑то серьезное и озабоченное. Никогда раньше он не поджимал хвост к брюху, всегда держал его свободно, непринужденно. Когда мы брали его за лапу, он чуть – чуть подпрыгивал. – Он долго бежал, – заметил Крис. Действительно, вся его морда обындевела. Мы пристально смотрели на волка: он знал, что случилось с Леди. Неужели она попала в капкан? Долго ли пробыл он с нею? Пытаться разыскать Леди с его помощью было уже поздно: лишь вершины гор за озером были освещены, а их подножья уже тонули в синей тени. Золотистый свет солнца медленно угасал на горной гряде, в которую всматривался Курок. Схожу туда утром. Возьму еды… и ружье Энди, – сказал Крис. Возможно, придется пристрелить ее? – Да. Поев, Курок легко позволил увести себя в загон. Крис, теперь уже полностью одетый, сел на снег, и Курок подошел к нему. Я хотела погладить волка, но сдержалась: он смотрел прямо в глаза Крису, держа голову вровень с его лицом. Волк издал негромкий звук, его мягкие губы дрогнули. Он быстро лизнул Криса в лицо и вплотную подсел к нему. Я пошла к бараку. Крис окликнул меня. – Вон Леди! Не разберу, хромает она или нет. Черным изваянием Леди стояла на гребне горы, глядя на свой дом. Я позвала ее, она подошла к круче, остановилась и легла. Крис спустился в лощину и пошел к ней, чтобы помочь, если она ранена. После он рассказывал, что она скакала боком, съезжала к нему по насту и была до того рада встрече, что вся так и извивалась, изворачивалась и улыбалась. Тем временем я единоборствовала с Курком, стремившимся выбраться из загона. Он испугался, увидев, что Леди остановилась, – вдруг она раздумала возвращаться? – и проявил такую решимость вырваться на волю, какой мы за ним еще не знали. Его действия отличались смекалкой и изобретательностью. Понимая, что через ворота ему не прорваться, он оставил эту сторону загона, хотя она смотрела как раз на север, на ту гряду, где была Леди, и направил все свои усилия на тыл. Здесь было слабое место, и волк это знал, чутье вело его так, чтобы никогда не тратить драгоценных мгновений на заведомо непреодолимое. Крис поставил здесь в изгороди новую дверь, ведущую прямо к запасному входу. Курок изучающе взглянул на Крисову поделку, затем продемонстрировал прием, которого я раньше за ним не замечала, наблюдательный прыжок. Он подпрыгнул стоймя, как человек, и опустился с явным замедлением. Я кинулась в барак за веревкой, чтобы привязать его, и тут, к своему изумлению, обнаружила, что он протиснулся вплотную за мной, на этот раз не проявив ни малейшей нерешительности перед дверью, как это было ему свойственно. Проникнув в помещение, он сразу же устремился к окнам. Встав на задние лапы и положив передние на стойку, он стал боком продвигаться вдоль нее, вперив в окна яростно – целеустремленный взор. Бегло, как бы невзначай обведя комнату взглядом, он мгновенно определил, какие здесь могут быть выходы. Нам с Крисом пришлось здорово попотеть, чтобы водворить Леди в загон, не выпуская Курка. Меня Леди не приветствовала. Она была «голодна, как волк». Поев, она свернулась клубком в своей пещере и стала облизывать лапы. Так как слюна мгновенно замерзала, она прикрыла хвостом нос и раненную капканом лапу и в полном уединении занималась своим делом. Когда я попыталась приласкать ее, она зарычала. Передо мной был очень деловитый волк, решивший отдохнуть перед тем, как выйти и – пусть никто в этом не сомневается – присоединиться к Ним утром. Ибо теперь стал очевиден поразительный факт. Каждое движение наших волков говорило о том, что их дикие собратья прячутся в укрытии на той гряде. Должно быть, Курок и Леди, возвращаясь домой, встретили проходившую мимо стаю диких волков, а еще вероятнее, своим уверенным поведением внушили Им, что они знают место, где можно отлично закусить, и привели Их сюда. Курок все еще надеялся, что Те последуют за ним. К нашему удивлению, впервые в жизни ему было мало общества одной только Леди. Он сидел у изгороди и продолжал смотреть на гряду на севере. Мягкий шерстистый кончик его морды под черной кнопкой носа постоянно собирался в мелкие складки, ловя в воздухе Их запах. – Если б другие волки пошли за ним в загон, – сказал Крис, – он был бы совершенно счастлив. Глаза Криса были полны солнца. Мы обменивались радостными взглядами, но не могли поцеловаться, до такой степени поглощала нас возня с волками. Мы смеялись над собой, что так горевали, в то время как волки развлекались в свое удовольствие. – Правда ведь странно, – сказал Крис, – иметь пару вол ков, которые уходят жить к диким волкам, а потом возвращаются и живут вместе с нами. На следующее утро это было первое, что пришло нам в голову. Мы перешептывались в постели, таясь от волков. Было пять часов благословенная тишина, за нашими затененными окнами поднимались солнечные белые горы, бросавшие хрупкие, воздушные тени. – Курок был бы страшно доволен, если б ты вышел и присоединился к стае, – сказала я. Крис был горд и тронут тем, как Курок встретил его накануне вечером. – Он считает меня дряхлым, малоподвижным волком, но очень привязан ко мне, – сказал он и медленно продолжал: – У нас с волками самые добрые, самые проникновенные, самые желательные отношения, какие только могут быть между людьми и животными. Мы их никогда не ругали, не брали в руку палку или камень. И очень редко ограничивали их свободу. И все же они предпочитают голодать, но быть свободными. Так же и с людьми. Платить свободой за обеспеченность – это претит и человеческой, и дикой натуре. Отсюда напрашивался лишь один вывод, и несколько дней спустя Крис навсегда открыл ворота загона. Отныне наши волки были совершенно свободны. Некоторое время Курок придерживался одной своей старой привычки. Он вставал с места, на котором лежал, – теперь волки уже искали укрытия от ветра либо стремились на солнцепек, стараясь устроиться как можно удобнее, – и важно отходил в угол загона помочиться. Но он обзавелся и новой привычкой. Каждый вечер, встав после короткого сна перед ночной охотой, он подходил к Крису, сидевшему на наблюдательном ящике, поднимал продолговатую голову на кремовой шее и, прижавшись к нему, «рассказывал»: "М‑м. Л‑л. Р‑р. Ам‑муум. Ууу‑у". Объяснить, на что это похоже, совершенно невозможно. Можно сколько угодно уподоблять разговор волка разговору собаки, но это не так. Волчий разговор не похож на собачий ни звучаньем, ни манерой, ни содержанием. Волчье «высказывание» необычайно интересно и приятно. Оно продолжительно, отнюдь не монотонно и представляет собой какое‑то выразительно смодулированное, хрипловато – сочное урчанье. Голос волка походил на голос Криса. Волк сердечно глядел на Криса снизу вверх светлыми, дружески‑спокойными глазами. Крис не особенно баловал его, а если и уделял ему изредка внимание, то Курок, по‑видимому, принимал это как братский жест. Достаточно было, если Крис положит руку ему на спину. Но когда Крис уделял хоть капельку внимания Леди, Курок хватал его за штанину и пытался оттащить от нее. Нам было ясно и желание волка взять с собой Криса на охоту. Уходя, он часто оглядывался на Криса через плечо. Волки часто уходили на ночь, иногда на день или два, но ни разу больше – на четыре дня подряд. Мы теперь меньше переживали за них, хотя знали, какие опасности их подстерегают. По крайней мере мы уже не боялись, что они заблудятся. Но один раз они все‑таки заставили нас серьезно поволноваться. Дело было так. Однажды, вернувшись днем с прогулки, мы обнаружили, что Курок пришел с охоты один. Леди пропала – Леди, маленькая черная волчица, страстная, решительная и цельная натура. Отправилась ли она на розыски своих диких сородичей? Или Курка изгнали из стаи? Уголки его рта были опущены. Он бездумно топал в барак за подачкой и обратно, вопреки своему обыкновению не проявляя нерешительности перед дверью, наполняя желудок, чтобы облегчить сердце. Усталый, он наконец улегся, но по‑прежнему не мог обрести покой. Каждую минуту – две он резко вскидывал голову и угрюмо смотрел в тундру на восток. Когда я пришла на старое излюбленное место волков, где они часто лежали вместе и где лежал теперь один Курок, он подошел ко мне с костью в зубах, положил ее, лег рядом и принялся грызть, как он делал тогда, когда Леди была с ним. Мы соблазнили его пойти с нами на прогулку. Внизу, у озера, он поднял кусок оленьей шкуры, которым они с Леди так часто играли, и, держа его в зубах, огляделся вокруг ищущими, светлыми от солнца глазами. Заводилой в этой игре всегда была Леди, это она затевала беготню, от нее шло все веселье. После полудня я снова вышла на волю, собираясь пригласить Курка на прогулку. В сиянии солнца по тропинке степенно шел маленький черный волчишка. Ба, да это же наша егоза Леди! Идет как ни в чем не бывало, так что я даже опешила. Она повернулась, остановилась и, глядя на меня, стала ждать, когда я подам ей наш знак отличия, затем радостно подбежала ко мне. В этот момент показалась крупная рыжеватая голова Курка; он хотел воочию удостовериться, действительно ли все так, как он услышал (ветер дул от него к нам). Леди направилась к нему, и как вы думаете, что он тут сделал? Побежал от нее! Был ли он уязвлен тем, что она впервые в жизни пожелала расстаться с ним? Или это был вызов? Она бросилась за ним и стала его обхаживать. «Как она мила, как умеет мучить играючи!»– пробормотал Крис. Припав грудью к снегу, обворожительно склонив набок голову, она взглянула на Курка снизу вверх, положила лапу ему на шею. Затем из этого же положения стремительно перескочила через него, вся воплощенное изящество и гибкость вплоть до кончика пушистого хвоста. А он стоял напряженный, бил хвостом и всем своим видом выражал вызов, совсем как кобель. Уголки его губ были решительно приподняты. За весь остаток дня он ни разу не зарычал на меня: его душа «оттаяла». Он даже удивил меня одной из своих сдержанных игр: подошел ко мне, когда я сидела на наблюдательном ящике, – польщенная, я уже возомнила, что он захотел ласки, – и выхватил из кармана моей рубашки платок. А потом, выйдя вечером на прогулку, мы вдруг обнаружили, что он исчез. Леди подбежала к нам и немножко поскулила. – Она прогулялась и не хочет снова выходить так скоро, – сказал Крис. Однако Леди убежала. – Думаешь, что видишь их насквозь, – сказал Крис, – а они возьмут и сделают как раз наоборот. Думаешь, Курок решил побыть с нами – ведь он оставил Леди и вернулся домой. Но вот Леди возвращается и хочет остаться, а он взял и ушел. Если уж ты заговорил об этом, – сказала я, – ответь мне на такой вопрос: почему он убежал от Леди? И почему они останавливаются как вкопанные и таращатся на нас при возвращении домой? Мне постоянно приходит в голову одна мысль, – ответил Крис. – Что известно людям о диких животных, кроме раз меров черепа? Лишь наблюдая их на свободе, здесь, в их родных местах, мы начинаем узнавать о них кое‑что – их подлинную натуру. На следующий вечер блудные дети вернулись. Крис заметил их еще издали, и мы уселись на ровном месте, приготовившись к встрече. Волки быстро, как только могли, бежали в гору. Леди выставила уши вперед, потом прижала их к голове – взгляд, улыбка, и вот они с удвоенной скоростью мчатся к Крису. Быстро ходят взад‑вперед языки, оба норовят лизнуть Криса в лицо, оба снуют вокруг него, льнут к нему, прыгают друг через друга. Курок машет хвостом, хвост Леди струится и завивается спиралью. Затем эти церемонщики подбегают с приветствием ко мне. Леди первая устремляется к запасному выходу. Они проголодались. Облачно – серые и золотисто – спокойные глаза наблюдают, как Крис разрубает кость. – Никогда не угадаешь, в каком они будут настроении, говорит Крис. В его глазах – узких щелках между смеющи мися щеками – пляшут серебристые искорки. – Они полны загадок и, я думаю, не исчерпают себя, пока мы будем зна комы с ними. Мы так и не получили ответа на наш старый вопрос: набросятся ли волки когда‑нибудь на нас без предупреждения. Но он уже отпал сам собой. Они бунтовали против нас уже дважды, и каждый раз это можно было предвидеть. Полный и окончательный ответ пришел позже. А пока что этот вопрос вытеснили другие. Убегут ли они когда‑нибудь навсегда с Теми – с дикими волками? Увидим ли мы, как они встречаются с Ними? Быть может, они даже приведут Их домой?