| Один баварский солдат, служивший в 1838 году в Греции, находясь близ Маратона, бродил однажды по высохшему руслу реки и наткнулся на какие-то древние кости. Откопав их, он обнаружил, что все их полости набиты блестящими кристаллами. Откуда баварцу было знать, что это всего-навсего ничего не стоящий известковый шпат? Он принял эту сверкающую красоту за драгоценные камни, а себя вообразил уже богатым человеком. Он привез свое сокровище к профессору Андреасу Вагнеру, живущему в Мюнхене. А тот, хотя ему и пришлось разочаровать обладателя «клада», все же очень заинтересовался его находкой совсем по другой причине: в ворохе костей он обнаружил челюсть доисторической обезьяны!
Когда эта находка была обнародована, нашлись и другие люди, желающие покопаться в высохшем русле реки возле деревни Пикерми. Вскоре было установлено, что скопление в одном месте такого обилия костей доисторических животных объясняется следующим: 4 миллиона лет назад река промыла в рыхлой породе глубокое ущелье, в которое попадало множество животных, пытавшихся спастись от преследовавших их хищников или по какой-либо другой причине. Среди найденных костей особенно часто встречались кости неизвестного ученым животного, нареченного ими Helladotherium («греческий зверь»). Больше всего оно напоминало жирафа, хотя у вымершего вида ноги были значительно короче, да и шея не шла ни в какое сравнение с жирафовой…
Вымерло животное миллионы лет тому назад и бесследно исчезло: Helladotherium не оставил на Земле никаких потомков, никакой родни. Так во всяком случае думали в течение шестидесяти лет, пока…
Пока история этого загадочного, легендарного существа не начала приоткрываться снова, но теперь совсем с другого конца.
Шел 1890 год. Как раз в это время Генри Стэнли, миновав центральноафриканские озера, проник в неисследованные девственные конголезские леса. Он встретил там пигмеев и в своем очерке «В самой черной Африке»{31} очень наглядно описал образ жизни этих смуглолицых карликов. При этом он упомянул, что в их языке есть слово, обозначающее либо «осел», либо «лошадь». Дело в том, что их, как ни странно, нисколько не удивили лошади из его каравана, более того, они стали утверждать, что похожие животные попадались в их ямы-ловушки и что они их едят.
Это в свою очередь немало удивило Генри Джонстона, назначенного несколькими годами позже губернатором соседней, пограничной с Конго, тогдашней английской колонии Уганды. Дело в том, что и ослы и лошади — степные животные, избегающие лесов. Следовательно, в гигантских чащобах Бельгийского Конго действительно обитает либо какой-то неизвестный доселе вид «лесной» зебры, либо другое животное, чем-то напоминающее зебру.
Генри Джонстон расспрашивал и самого Стэнли об этом загадочном чудо-животном, и любопытство его от этого разгорелось только еще сильнее.
В один прекрасный день он получил депешу от властей Конго, в которой его просили оказать помощь в одном необычном деле. Какой-то немец заманил через границу целую группу пигмеев, по всей вероятности, с целью отвезти их на Всемирную выставку в Париж. Поскольку эти ни о чем не подозревавшие «дети леса», вероятнее всего, погибнут от такого перенапряжения в чуждой им, непривычной обстановке, то бельгийцы просили губернатора Уганды помочь им вернуться назад на их исконное местожительство.
Джонстон не только исполнил эту просьбу с превеликим удовольствием, но и самолично поехал провожать лесных карликов до пограничного форта Бени. (Ныне, по прошествии 60 лет, этот форт превратился уже в маленький город, мы как раз там переночевали.)
Англичанин воспользовался этой поездкой, чтобы хорошенько расспросить пигмеев о том сказочном, никому не ведомом животном, которое якобы живет в их лесах И они ему рассказали, ничего не утаивая, что это за животное, как выглядит, что они называют его окапи, что передняя половина тела у него коричневатого или темно-серого оттенка, а задняя, брюхо и ноги — в белую полоску. Все это казалось каким-то неправдоподобным, однако бельгиец из форта Бени полностью подтвердил такое описание и далее пообещал найти шкуру этого животного, валяющуюся где то в служебном помещении. К сожалению, выяснилось, что солдаты уже разрезали ее на ремни и патронташи. Нашлось лишь два небольших куска от этой шкуры, которые Джонстон и забрал с собой.
Прибыв домой, он направил их в Лондон, Королевскому зоологическому обществу. Было ясно, что шкура не могла принадлежать ни одному из известных науке видов зебр. Поэтому в декабре 1900 года было опубликовано об открытии нового вида крупного млекопитающего, получившего латинское название «Equus (?) johnstoni» — «лошадь Джонстона». Вопросительным знаком давали понять, что науке еще неясно, относится ли вновь открытое животное действительно к лошадиным или нет.
Сомнения эти рассеялись уже полгода спустя, притом самым неожиданным и ошеломляющим образом. В июне 1901 года в Лондон прибыли совершенно целая шкура и два черепа этого животного: любезные бельгийцы из Бени сдержали свое обещание и прислали Генри Джонстону эти трофеи. По костям черепа безошибочно можно было определить, что животное это отнюдь не сродни ни лошади, ни ослу, но и не антилопам или рогатому скоту — словом, никому из ныне живущих на Земле животных. Но зато оно потрясающе походило на того самого Helladotherium, жившего миллионы лет тому назад в Греции…
Зоологам пришлось выделить это животное в особый род Okapia — Okapia johnstoni. Именно это название и можно прочесть на табличке, висящей на вольере, в которой содержатся эти редчайшие животные во Франкфуртском зоопарке.
Так что же такое окапи?
Это нечто вроде «лесной» жирафы, только с укороченными ногами и шеей, как бы доисторический предок жирафы. Несколько таких вот древних видов животных, которые в других местах давно уже были вытеснены более совершенными и «современными» видами, по-видимому, нашли свое последнее прибежище под защитой густого полога лиственного леса Конго. Это кроме окапи еще конголезский павлин и нигде больше не встречающаяся большая лесная свинья.
Тот факт, что такое крупное млекопитающее причудливой формы да к тому же столь ярко раскрашенное столь долго оставалось неизвестным зоологам, стал во всех странах мира одной из главных газетных сенсаций начала нового столетия. И когда теперь начинают утверждать, что в снегах Гималаев живет снежный человек, а в шотландском озере Лох-Несс — чудовище, то в ответ на презрительное недоверие ученых их всегда стараются уязвить тем, что ведь и о существовании окапи они еще недавно тоже ничего не подозревали…
Словом, открытие окапи вызвало много шуму. Знаменитые охотники соревновались между собой, кому удастся стать первым белым человеком, добывшим это осторожное, неуловимое животное. Все ведущие музеи жаждали скорей получить скелеты и шкуры.
Герцог Адольф Фридрих Мекленбургский, в то время один из самых знаменитых путешественников по Африке, считавшийся метким стрелком, целый год (с 1907 по 1908) пытался поймать на мушку это чудо-животное, но тщетно — ничего у него не получилось. И хотя он и привез с собой пять шкур и один скелет окапи, но все это он выменял у пигмеев. Точно так же не везло и многим другим претендентам.
Чем недоступнее и загадочнее проявлял себя окапи, тем сильнее возрастало нетерпение с ним познакомиться. Американские и европейские директора зоопарков уже мечтали о том, как они станут содержать это редчайшее животное в своих зоопарках.
Долгие годы потратила экспедиция под руководством Герберта Ланга на попытки раздобыть живых окапи для Бронксовского зоопарка, крупнейшего из четырех зоопарков Нью-Йорка. Сотрудник Ланга — доктор Джеймс Чепэн (прославившийся двадцатью годами позже открытием еще одного нового вида животных в Конго) в своем докладе Нью-Йоркскому зоологическому обществу очень убедительно объяснил, почему окапи так долго не попадались на глаза европейцам.
Дело в том, что это животное нашло свое последнее пристанище на Земле в самом недоступном и неудобном для европейцев месте. Оно обитает в узкой полосе леса протяженностью около тысячи и шириной не более 220 километров. Кроме того, это место удалено от ближайших побережий на добрую тысячу километров. Необозримость этих лесов действует пугающе: они тянутся на 2200 километров (это расстояние от Мадрида до Ленинграда), причем тянутся сплошным непроглядным пологом, без прогалин, через половину всего континента, от побережий Гвинеи до покрытых снегом вершин Рувензори. И несмотря на тропическую пышность такого зеленого ковра, это одна из самых безжизненных областей на Земле. Беспощадное солнце, не переставая, выкачивает влагу из этой зеленой губки, удушающая влажность накаленной атмосферы делает пребывание здесь невыносимым. А кроме того, по всей этой области почти ежедневно прокатываются, громыхая и круша все на своем пути, сильнейшие тропические грозы. Здесь все явления природы страшно гипертрофированы.
И действительно, бледные, изможденные лица с блуждающим взглядом тех, кто возвращался из экспедиций в западную половину Экваториальной Африки, никак не располагали жаждущую сенсаций публику к увеселительным прогулкам по этим местам. Даже выносливые спортсмены, посещавшие самые разные районы Африки, не находили для себя ничего притягательного в этой чащобе.
Так во всяком случае описывал эти места доктор Чепэн. Мы же много недель провели в этих лесах, и я должен честно признаться, что нам они не показались такими уж страшными, как тем двум американским искателям окапи сорок лет тому назад.
Впрочем, Лангу и его людям так и не удалось тогда достичь своей цели. Первый окапи, которого поймали живым близ реки Итури, разумеется, был детенышем. Он прожил очень недолгое время у одного бельгийского чиновника. Когда же Лангу в 1909 году посчастливилось поймать второго детеныша, тот погиб лишь из-за того, что запаса консервированного молока хватило только на четыре дня. А он не мог достаточно быстро добраться со своим маленьким пленником до ближайшего населенного пункта.
И вот ирония судьбы: вскоре после возвращения Ланга и Чепэна, после стольких лет бесплодных блужданий по лесам тропической лихорадки, к концу первой мировой войны, в декабре 1918 года поймали третьего детеныша окапи, которому было суждено попасть живым в зоопарк. Поймали его аборигены, когда ему было всего несколько дней от роду, близ Буты, в четырехстах километрах севернее Стэнливиля. Окружной комендант Нижнего Уэле, вернее, его жена выкормили найденыша консервированным и парным коровьим молоком, и 9 августа 1919 года правительственный чиновник сдал его в зоопарк Антверпена. Прожил он там, к сожалению, только 50 дней.
Следующий живой окапи попал в этот же, единственный в то время бельгийский зоопарк, девять лет спустя. Этот экземпляр прожил там 15 лет; погиб он 25 октября 1943 года от недоедания, когда Бельгия находилась под немецкой оккупацией.
А те экземпляры окапи, которые поступали в зоопарк Антверпена с 1931 по 1932 год, умирали спустя четыре недели после прибытия. Аналогичная судьба постигла двух других, попавших в 1935 году в Лондон и Рим. В зоопарке Базеля окапи тоже прожил только с июня по август 1949 года.
Ко времени нашей поездки дольше всех продержался в неволе самец окапи по кличке Конго. Его привезли в Нью-Йорк 2 августа 1937 года, и прожил он там 17 лет, после чего 2 мая 1955 года его пришлось усыпить, чтобы избавить от мучительной боли в суставах ног.
К тому времени, когда мы поехали в Конго, чтобы привезти к себе, во Франкфуртский зоопарк, окапи, их было всего четыре экземпляра в Европе: в Париже, Лондоне, Копенгагене и Антверпене и один в Нью-Йорке. Наш окапи должен был стать первым «немецким» окапи, шестнадцатым добравшимся когда-либо живым до неафриканского зоопарка и десятым — до небельгийского. Помимо посетителей Антверпенского зоопарка окапи видела только публика в Англии (1935), США (1937), Франции (1948), Швеции и Дании (1949). В Антверпене содержалась парочка окапи: он и она.
С 1933 года эти редчайшие млекопитающие находятся под охраной закона. Отлавливать их разрешается только государственным уполномоченным, и те несколько экземпляров, которые за это время были отловлены, распределялись бельгийским правительством только между зоопарками, ведущими научную работу.
Конго обладает известной монополией на окапи. Область их распространения занимает площадь, равную всей Швейцарии. Однако точно определить, каково поголовье этого вида, который уже в течение тысячелетий находится на грани вымирания, не может никто. Но во всяком случае они встречаются все же чаще, чем этого опасались еще несколько лет назад; об этом свидетельствует число следов, а также шкуры, то и дело появляющиеся у местных жителей. От чиновников по делам охоты в лесу Итури я узнал, что на каждый квадратный километр приходится примерно два окапи. Если это так, то в общей сложности их должно быть несколько десятков тысяч, следовательно, больше, чем, например, горилл.
|
