В осанке и речи африканца была некоторая надменность, и это не ускользнуло от внимания слушателей. Все стало понятно, когда они узнали, кто он такой; а начал он с того, что правдиво и подробно рассказал о себе. Зовут его Макора, он вождь. Племя его принадлежит к великому народу макололо, но живет отдельно. Их деревня, крааль, находится неподалеку отсюда. Накануне он с тремя своими подданными отправился в каноэ вверх по реке на поиски одного растения, которое встречается в этих местах, — из него добывают яд для стрел и копий. Проходя неглубоким местом, они увидели гиппопотама — он бродил по дну реки, словно буйвол, пасущийся на равнине, — и решили убить его. Но гиппопотам неожиданно всплыл наверх, опрокинул каноэ, и Макоре пришлось плыть к берегу, а ружье, за которое он когда-то отдал восемь слоновых бивней, пропало. Своих спутников он не видел с той минуты, как опрокинулась лодка. Он добрался до берега и здесь повстречал стадо буйволов, буйволиц и телят, которое направлялось к реке. Заметив человека, они тотчас повернули назад, и один из буйволов случайно сбил с ног теленка, да так сильно ударил его при этом, что теленок уже не мог бежать вместе со всеми. Заметив, что детеныш отстал, мать вернулась назад и обратила весь свой гнев на Макору. Преследуемый разъяренной буйволицей, которая жаждала отомстить за беду, приключившуюся с ее детенышем, вождь кинулся к ближнему дереву. Едва он успел скрыться среди ветвей, как подбежала буйволица. С большим трудом сюда приковылял и теленок. Двигаться дальше он не мог, а мать не хотела его оставить. Так Макора очутился на дереве. Несколько раз он пытался спрыгнуть и ускользнуть, но всякий раз убеждался, что буйволица подстерегает его, готовая поднять на рога. Макору терзала нестерпимая жажда, когда наконец раздался первый выстрел Виллема, возвестивший, что помощь близка. В заключение вождь пригласил охотников пойти с ним наутро в его деревню. Он обещал оказать им поистине королевское гостеприимство. Крааль его был недалеко, вниз по реке, и приглашение тотчас приняли. — Одно место в его рассказе очень меня радует, — заметил Виллем. — Стало быть, неподалеку от нашего лагеря есть или, во всяком случае, был гиппопотам, и, может быть, скоро нам удастся начать долгожданную охоту. — Спроси-ка у него, Конго, — попросил Гендрик, — много ли в этих местах бегемотов. Вождь ответил, что здесь их почти не видно, но если ехать день вниз по реке, попадешь в большую проточную лагуну, вот там бегемотов — как звезд на небе. — Как раз то, что нам нужно! — сказал Виллем. — Теперь спроси его о жирафах, Конго. — Нет, пусть они не надеются найти жирафов в этой части Лимпопо, — ответил Макора. Он слышал, что кто-то когда-то видел здесь жирафа или двух, но они, видно, заблудились, а вообще жирафы тут не водятся. — Спроси его, не знает ли он, где они водятся, — попросил Виллем. Казалось, он интересовался жирафами больше, чем все его спутники. Макора не мог или не пожелал ответить на этот вопрос сразу. Он немного подумал и начал издалека. Его родина, сказал он, родина его племени, далеко отсюда, на северо-западе, но великий тиран, король зулусов Мосиликатсе, изгнал их из родного края, захватил их земли и всех мелких вождей обложил данью. Потом Макора рассказал, что каким-то таинственным образом он потерял расположение Секелету и других великих вождей своего народа, они отказали ему в покровительстве, и вместе со своим племенем он вынужден был бросить родной дом и переселиться в те места, куда он теперь поведет своих новых знакомых. — Но я совсем не об этом спрашивал! — сказал Виллем. Он и у себя на родине никогда не интересовался политикой, а уж до взаимоотношений африканских князьков ему и вовсе не было дела. Когда Макору снова спросили о жирафах, он ответил, что нигде нет такого множества жирафов, как в его родных местах, откуда он изгнан по произволу великого вождя зулусов. Дома он охотился на жирафов с детства. Тут беседу прервал Черныш. — Мясо готово, — провозгласил он, — пора приниматься за еду. И он разложил перед охотниками и гостем добрых десять фунтов телячьих отбивных. Макора, который, судя по всему, очень терпеливо ждал, пока поджарятся отбивные, приступил к еде тоже довольно спокойно. Но скоро выдержка изменила ему. Он ел с жадностью и съел больше, чем все четыре охотника вместе. Но при этом он просил извинить его за прожорливость — ведь почти двое суток у него и маковой росинки во рту не было. Наконец все поужинали, улеглись у костра и скоро уснули. Ночь прошла спокойно. Поднялись они вскоре после восхода, но не все в одно время: один человек встал и ушел на час раньше остальных. То был Макора, их вчерашний гость. — Эй, Черныш, Конго! — закричал Аренд, увидев, что вождя нет в лагере. — Поглядите, все ли лошади на месте! Похоже, что он вчера наврал нам с три короба и в придачу обокрал нас. — Кто? — спросил Виллем. — Твой друг, вождь. Он пропал, и хорошо, если у нас больше ничего не пропало. — Не знаю, куда он девался, но даю голову на отсечение, что он честнейший человек и все, что он рассказал, чистая правда! — воскликнул Виллем с необычайной горячностью, которая всех удивила. — Он вождь, это у него на лице написано, а почему он исчез, просто понять не могу… — Ну, разумеется, он вождь, — насмешливо сказал Гендрик. — Здесь каждый африканец, у которого есть семья, уже вождь. Правду он говорил или нет, а только это ни на что не похоже — удрать, не сказавшись. Ганс промолчал, он не имел обыкновения говорить о том, чего не знал; а Черныш, убедившись, что лошади, ружья и все остальное имущество цело, объявил, что еще никогда в жизни он не был так озадачен. В лагере ничего не пропало, и все-таки Черныш был совершенно уверен, что всякий, кто разговаривает на одном из тех африканских наречий, которые понимает Конго, не устоит, если ему представится случай что-нибудь украсть. Лошадям дали попастись еще часок, а сами охотники сели завтракать телятиной; потом наши путешественники снялись со стоянки и снова двинулись вниз по течению Лимпопо.
|