Этот край дремучих лесов и таинственных озер — может быть, наименее затронутый цивилизацией из всех среднерусских земель, лучше других сохранивший свой облик со времен Древней Руси, и потому — самый близкий и дорогой русскому сердцу.
Здесь не встретишь кричащих красок, вычурных скал и каких-то из ряда вон выходящих природных явлений. 

Нет, Мещера — огромная лесистая низина между Клязьмой и Окой — богата лишь тем, что, казалось бы, не может удивить россиянина: мачтовыми сосновыми борами, заливными пойменными лугами, ароматом трав и хвои, тишиной и чистой водой малых и больших озер, шелестом прибрежных тростников в утреннем тумане да голосом кукушки, раздающимся над сонным бором.
И тем не менее, раз побывав в этих краях, путешественник обязательно возвращается сюда снова и снова — такова уж притягательная сила этих пейзажей. 

Может быть, дело в том, что здесь сохранился один из последних островков того самого "великого пояса хвойных лесов", что протягивался в былые времена через всю Русскую равнину от предгорий Карпат до Прикамья. Именно здесь больше тысячи лет назад происходило становление русской нации, здесь — ее колыбель. (Степи и Русский Север были освоены уже позднее.)
И память сердца, голос предков в крови порождает необъяснимое для иностранца влечение души — стремление еще раз слиться с этой природой, вдохнуть ее ветер, пахнущий теплой сосновой корой, полюбоваться прелестью росистого луга с бурыми горбами стогов, вслушаться в звон кузнечиков и пение жаворонка над головой…
Одно из привлекательных свойств Мещеры — ее малолюдье. Расположенная совсем рядом с огромной столичной агломерацией (до мещерских окраин можно за час-полтора доехать из Москвы на электричке), эта лесная сторона и по сей день заселена негусто и не обильно. От деревушки до деревушки — полдня, а то и день пешего пути. (А иного — колесного — может и не быть, особенно в распутицу.) В глубине Мещеры можно брести по лесным тропам или плыть по рекам и каналам по три-четыре дня, не встречая человеческого жилья. Лишь порой попадется у озера или на уютной поляне в сердце смолистого соснового урочища избушка лесника или рыбацкий шалаш.
К северу от Клязьмы (когда-то большой и судоходной) разлеглось Владимирское Ополье, а к югу от широкой и быстрой Оки на благодатных черноземах раскинулись рязанские пашенные земли — все давно освоенные и обжитые русские края. А между ними, от малых речек Дрезды да Пехорки и до самого Мурома, лежит нетронутый уголок девственпьіх чащ и болот, на малоплодородных и сырых почвах которого непросто было прижиться земледельцам.
Так и осталась Мещерская сторона малоосвоенной и малозаселенной. Миновали ее лихие татарские набеги, не затронула и промышленность, не пролегли по ней торговые пути — лишь охотничьи тропь, да реки вели в сердце лесной глухомани. И по сию пору нечасто встретишь асфальт в мещерском краю. Только буреломистыми просека ми да водой — на байдарке — можно добраться, скажем, до тихих речек Поли и Бужи, что рядом с таинственным озером Исихра, до затерянного в глуши ожерелья малых синих бусинок-озерков с завораживающими именами: Светец, Круглей и Оленье…
Раздолье в Мещере лосям и кабанам, зайцам и лисицам. Случается что волки зимой подходят к деревням, своим воем наводя страх на округу.
У мещерских рек какие-то особенно теплые, родные, хотя зачастую непонятные нам, старинные имена: Поля, Клязьма, Ялма, Воймега Пра, Солотча…
Весной, в полую воду, широко разливаются они по окрестным лесам, и лодка порой часами плывет между деревьями, пока не встретится на пути поросший соснами остров-холм, где найдется место для привала. И нашедшие здесь спасение от паводка зайцы боязливо жмутся от тебя к дальнему концу островка, а любопытные ежи по-двое и по-трое шныряют возле костра, шурша прошлогодними листьями. А когда вода спадает, встретишь иной раз на обсохшем берегу неподвижную могучую тушу кабана-секача и вздохнешь сочувственно: не доплыл, бедолага…
Кто бы ни побывал в здешних местах — навсегда сохранит их в памяти. А один из таких "заболевших Мещерой" путешественников — писатель Паустовский — написал о ней свою, может быть, лучшую книгу — "Мещорская сторона". Не удержусь, чтобы не привести несколько строк из этой дивной повести:
"…На берегах этих рек в глубоких норах живут водяные крысы. Есть крысы совершенно седые от старости. Если тихо следить за норой, то можно увидеть, как крыса ловит рыбу. Она выползает из норы, ныряет очень глубоко и выплывает со страшным шумом. Во рту крыса держит серебристую рыбу и плывет с ней к берегу. Когда рыба бывает больше крысы, борьба длится долго, и крыса вылезает на берег усталая, с красными от злости глазами.
Мещора — остаток лесного океана в самом центре европейской части нашей страны. Леса здесь величественны, как кафедральные соборы. Даже старый профессор, ничуть не склонный к поэзии, написал в исследовании о Мещорском крае такие слова: "Здесь, в могучих сосновых борах так светло, что за сотни шагов вглубь видно пролетающую птицу".
По сухим сосновым борам летом идешь, как по мягкому, дорогому ковру, — на многие километры земля покрыта сухим мхом.
Стаи птиц со свистом и легким шумом разлетаются в стороны. Когда ветер — леса шумят. Гул идет по вершинам, как волны.
Кроме сосновых лесов, есть леса еловые, березовые и редкие пятна широколиственных — из лип, вязов, дубов.
В дубовых перелесках почти нет дорог. Они опасны из-за муравьев. В знойный день пройти через дубовую заросль почти невозможно: через минуту все тело, от пяток до головы, покроют злые рыжие муравьи с сильными челюстями. Здесь бродят безобидные медведи-муравьятники. Они расковыривают старые пни и слизывают муравьиные яйца.
Путь в лесах — это километры тишины, безветрия. Это грибная прель, осторожное перепархивание птиц. Это — липкие маслюки, облепленные хвоей, жесткая трава, холодные белые грибы, земляника, лиловые колокольчики на полянах, дрожь осиновых листьев, косые солнечные лучи между соснами, а потом и лесные сумерки, когда из мхов начинает тянуть сыростью, холодком и в траве загораются крохотные светлячки. Когда внизу, у подножья сосен, становится совсем темно, хотя вершины деревьев еще золотит пылающий пурпуром закат, начинают бесшумно летать летучие мыши и какой-то непонятный звон слышится в лесу.
А ночью набредешь на озеро, которое кажется черным зеркалом. Ночь, полная звезд, смотрит в его темную воду. В Мещоре у всех озер вода разного цвета. У большинства — черная, у других — желтая, у третьих — серая, у четвертых — чуть синеватая. Это объясняется тем, что на дне озер лежит многометровая толща торфа. Чем старее торф, тем темнее вода…"
Из этих краев вышел самый, наверное, русский из наших поэтов — Сергей Есенин, воспевший в своих стихах "рязанские просторы, соломенную грусть"… Здесь стоял когда-то скромный погост Старый Егорий, давший начало современному городку Егорьевску, здесь высятся и сейчас замшелые стены и храмы Солотчинского монастыря и неожиданные в центре России восточные минареты и мечети Касимова — столицы касимовских татар, а у берегов неширокой извилистой речки Гусь живут старинным своим ремеслом заводские поселки Гусь-Хрустальный и Гусь-Железный.
Но все рукотворные достопримечательности Мещеры жмутся больше к ее окраинам, а главная часть этого заповедного края по-прежнему, как и тысячу, и пятьсот лет назад — страна непуганых птиц и зверей, чудом уцелевший остров среднерусской природы, который долго еще будет дарить нам радость встреч с таким родным, таким нужным нам миром — миром леса и ручья, озера и луга, тихой задумчивой речки и просторного неба над головой…