Спустя полчаса охотники поехали дальше.
— Жаль, что нам пришлось расстаться с Конго, — сказал Виллем, когда быков перегоняли через речку. — Я, правда, нисколько не жалею об этом неблагодарном негодяе, но, боюсь, без него мы не сможем напасть на след жирафов. Он и Следопыт были бы для нас теперь неоценимы.

 — Я думаю, жирафы вряд ли найдутся, — заметил его брат. — Мы сейчас в населенных местах, и здесь им не знать покоя. Или они быстро отсюда удерут, или первый встречный подстрелит их.
— Я уже думал об этом, — заметил Виллем. — Но еще день-другой я хочу надеяться. Мне легче будет перенести эту потерю, если никому не удастся получить обещанную награду. Но бур говорил, что его брат отправился в такую же экспедицию, как мы, и, если он добудет жирафов, у меня пропадет всякое желание жить.
Они не успели еще далеко уйти, как все заметили, что с Чернышем творится что-то неладное. Похоже было, что он намерен вернуться назад. 

Он бормотал про себя что-то невнятное, как делал обычно, когда был чем-нибудь смущен или раздражен. Наконец, не справившись с охватившим его волнением, он подъехал к Виллему и спросил:
— Что вы такое сейчас сказали, баас Виллем, про брата того голландца?
— Право, не помню, Черныш, — ответил Виллем. — Кажется, сказал, что он тоже отправился за жирафами и награду получим не мы, а он. Почему ты спрашиваешь?
— Разве они тоже пошли на север, как мы?
— Да, так сказал бур.
— И давно?

 — Мне помнится, он говорил — с полгода назад.
— Что же мне раньше не сказали?
На этот вопрос Виллем не счел нужным отвечать, и на несколько минут Черныш был предоставлен своим мыслям.
Но вот он снова заговорил.
— Баас Виллем, — сказал он, — давайте-ка остановимся и потолкуем немножко. Дурак-то не Конго, а Черныш. 

Это я дурак, верно вам говорю.
— Хорошо, но для чего же нам останавливаться и о чем говорить? — спросил Виллем.
— Брат этого бура ведь вернулся с севера. Он там не поймал никаких жирафов, — ответил Черныш. — Зато теперь, наверно, уже добыл.
И тут Ганса, прислушивавшегося к этому разговору, как будто осенило. Загадочное поведение Конго стало для него куда яснее.
Последовал приказ немедленно остановиться, и все окружили Черныша. 

Чуть ли не двадцать минут охотники вытягивали у Черныша все, что он мог сообщить. Его забросали чуть ли не сотней вопросов и из его ответов узнали, что в хижине, где Конго и макололо так весело провели время, они видели одного готтентота, возвратившегося недавно из поездки на север. 

Черныш об этом догадался по тем нескольким словам, которые этот человек пробормотал, опьянев от водки.
Потом его вызвали из хижины, и Черныш больше не видел его и не вспоминал о сказанных им словах.
Теперь, когда он услышал, что у бура есть брат, отправившийся на север охотиться на жирафов, у него мелькнула мысль, что пьяный готтентот ездил туда не один.
По всей вероятности, он сопровождал экспедицию. Экспедиция эта не удалась, и братья бура украли тех двух жирафов, которых теперь ищут хозяева Черныша.
Чем больше размышляли охотники над этим предположением, тем более вероятным оно казалось. 

Несомненно, Конго заподозрил что-то неладное, но свои сомнения держал при себе, боясь ошибиться.
Не задержался ли он у бура в надежде узнать правду? То, что он нагрубил прежнему хозяину в присутствии бура, могло быть уловкой: он хотел обмануть бура, чтобы получить возможность узнать, что тот замыслил. Все это вполне соответствовало характеру Конго, и Виллем был очень рад, что именно этим и объясняется его поступок.
— В последний раз, когда я видел его, — сказал Виллем, — я подумал, что он ведет себя не совсем так, как вел бы себя предатель. Я теперь вижу, что все мы оказались дураками. Надеюсь, что так. 

Я немедленно возвращаюсь, чтобы повидаться с Конго. Я попрошу у него объяснения. Он мне все скажет, если бура при этом не будет.
— У меня возникла другая мысль, — сказал Гендрик. — Те двое, что искали своих лошадей и сказали, будто видели наших жирафов на юге, соврали. Не похожи они были на людей, которые говорят правду. Теперь я понимаю: мы оказались простаками, нас ничего не стоило обмануть. Эти люди — братья бура, они-то нас и обворовали.
— Ты прав, — сказал Ганс, — а минхер ван Ормон помогал им. Вот чем объясняется его радушие и гостеприимство! Нас действительно провели, как последних дураков. Теперь никто уже не сомневался, что жирафов украли бур и его братья, и наших охотников это даже обрадовало. Куда утешительнее, что животных украли, чем если бы они блуждали невесть где. Теперь больше надежды найти их.
Мы легче верим в то, во что больше всего хотим верить, и все согласились, что принадлежавших им жирафов тайком увели из загона.
Не обмолвившись больше ни словом, Виллем повернул коня и поскакал обратно к ферме ван Ормона.
Бур встретил его за воротами и явно удивился возвращению своего гостя.

 Виллем сразу заметил, что его появление совсем некстати. Лицо бура выражало недовольство, и во взгляде его мелькнула тревога.
— Я вернулся, чтобы поговорить со своим прежним слугой, — сказал Виллем.
— Он прослужил у меня много лет, и мне не хочется расстаться с ним из-за пустяков. — Ошень хорошо, — ответил ван Ормон. — Мошете его повитать, когта он вернется. Он погнал быков. Возьмите его с собой, когта бутете уезшать, если хотите.
Солнце клонилось к закату, и Виллем знал, что Конго должен скоро пригнать стадо. 

Он отъехал от дома, рассчитывая встретить его. Вскоре на равнине действительно показалось большое стадо, и, объехав его, Виллем увидел Конго и с ним двух готтентотов. Конго ни слова не сказал своему прежнему хозяину в присутствии посторонних; он был всецело занят стадом, словно не замечал Виллема.
«Мы ошиблись в своих предположениях, — подумал Виллем. — Конго в самом деле изменил мне. 

Ни один человек не сумел бы так притворяться. Я могу ехать обратно».
Он хотел уже повернуть назад, когда Конго, заметив, что готтентоты ушли на несколько шагов вперед и разговаривают между собой, пробормотал:
— Уезжайте, баас Виллем, ждите меня в лагере. Я буду там завтра утром.
Виллем несказанно обрадовался. Этих слов было достаточно, чтобы убедить его в верности Конго — в том, что он старается для них и все кончится хорошо. 

Охотник вернулся к друзьям веселый и счастливый — таким он был два дня назад, когда сидел у очага хозяина-бура, слегка навеселе от выпитой водки.