В голове его теснились невеселые мысли. Такие мысли могут быть у больного, которому врач заявил, что нет надежды на выздоровление.
Конго был не из тех, кто плачет от страха перед смертью; однако его мучила другая, пожалуй, не менее тягостная мысль: он горевал, что больше не увидит своего любимого хозяина и не сможет сказать ему, что жирафы нашлись.
Он даже подумал в ожидании своей неизбежной участи, что встретил бы смерть спокойно, если бы каким-нибудь образом мог сообщить Виллему, где спрятано его сокровище. 

Прошел час, и тьма сгустилась вокруг Конго. Наступила ночь.
Несколько зверей, по-видимому антилопы, пришли к озерцу напиться.
Вслед за ними появились шакалы. Вот-вот, думал Конго, придут и другие гости — гости, которые уйдут лишь тогда, когда со всей жестокостью положат конец его плену. А еще через полчаса глаза Конго, пронизывавшие темноту, завидели какое-то четвероногое. Что это за животное, он не знал. Если судить по величине, это мог быть леопард. Медленно и бесшумно зверь подбирался к Конго. 

Он придвинулся ближе, и в то мгновение, когда Конго показалось, что зверь сейчас бросится на него, тот заскулил. Конго узнал Следопыта!
Сердце Конго наполнилось радостью. Верный пес жив и не покинул его! Если ему суждено умереть, он умрет возле самого преданного друга, какого только может человек найти среди четвероногих. На время Виллем и жирафы были забыты.
Когда собака была совсем близко, Конго увидел, что она ковыляет на трех ногах, поджав четвертую, и книзу от плеча шерсть у нее вся в пятнах запекшейся крови.
От радости, что видит хозяина. Следопыт, казалось, забыл о своей ране. Никогда в жизни Конго так не хотелось говорить. Но кляп во рту мешал ему. Он не мог сказать ни одного ободряющего слова существу, которое, невзирая на собственные страдания, его не покинуло. Он знал, что собака ждет знакомых звуков его голоса и смотрит на него с укором — почему он молчит?
Конго не хотел, чтобы даже животное сочло его неблагодарным, но он не мог объяснить Следопыту причину своего молчания.

 Вскоре после появления собаки Конго услыхал ружейный выстрел. Кафру, с его острым слухом, звук этот показался знакомым.

 Он был очень громкий, совсем как выстрел из громобоя его хозяина. Но откуда взяться здесь Виллему? Нет, это, наверно, не он. За выстрелом последовало несколько минут полной тишины, затем еще три выстрела подряд, и опять воцарилась тишина. Прошло минут пятнадцать, и вверху на холме послышался стук копыт: по гребню хребта ехали всадники. Конго услышал их голоса, сливавшиеся с тяжелым конским топотом.
Еще немного — и они проедут мимо.
«Воры, — подумал Конго. — Они уходят на другое место».
Всадников отделяло уже не больше ста ярдов от дерева, к которому он был привязан, а когда они поравнялись с ним и Конго уже не сомневался, что они минуют его, не заметив, он услышал вдруг какую-то возню и слова: «Остановись на минутку, Гендрик. Моя лошадь очутилась по одну сторону дерева, а Тутла — по другую».

 Голос принадлежал Виллему, а Тутлой звали одного из жирафов!
Конго сделал отчаянное усилие вытащить руки из ремней или освободиться от кляпа, распиравшего рот, но все напрасно.
Не было, казалось, никакого средства поднять тревогу, дать знать друзьям, что он тут, совсем близко. Конго не мог ничего придумать.
Они оставляют его одного! Вернутся в Грааф-Рейнет, а он умрет, привязанный к дереву или растерзанный дикими зверями. Он чуть не обезумел от отчаяния, как вдруг его осенило.
Сам он не мог говорить, но почему собаке не сделать этого вместо него?
Ноги у него были свободны, и Конго, подняв ногу, дал пинка Следопыту что было сил.
Бедный пес скорчился и тихо взвизгнул. Его нельзя было услышать и за тридцать шагов.

 Конго снова поднял ногу и пнул в ребра несчастного пса, который даже не увернулся и снова безропотно принял удар.
Единственным ответом был тихий, жалобный вой, словно Следопыт хотел сказать: «За что ты меня, хозяин? Что я тебе сделал?»
И в ту самую минуту, когда нога Конго поднялась в третий раз, громкий, протяжный рык потряс воздух. То рычал голодный лев, появившийся всего в нескольких шагах от Конго.
Следопыт мигом вскочил на ноги и ответил царю зверей громким, вызывающим лаем.
Верный пес, который ничем не выразил протеста против жестокости своего хозяина, готов был защитить его от любого врага. 

Лай Следопыта не похож был на лай других собак, и наши охотники сразу узнали его.
Еще мгновение — и Конго с радостью услышал топот лошадей, рысью спускавшихся с холма, и его окликнул голос Виллема!
Когда его развязали и вынули кляп изо рта, первое, что он сказал, были слова извинения перед Следопытом за те удары, которые он ему нанес. 

Бессловесный пес так шумно проявлял свою радость, что можно было подумать, будто он принял эти извинения и искренне простил своего хозяина.
Виллем заставил Конго, который в течение полутора суток оставался без пищи, сесть на его лошадь. Тот согласился, но лишь при условии, что ему позволят взять и Следопыта

 Охотники немедленно тронулись с места и на другой день рано поутру добрались до лагеря, где их ждали Ганс, Аренд и остальные спутники.
Увидев их, да к тому же вместе с жирафами, Черныш на радостях заявил, что никогда больше не назовет Конго дураком. И действительно, он этого обещания ни разу не нарушил. 

В полдень они двинулись к Грааф-Рейнету. Дня три Следопыт ехал на спине быка, с удобством расположившись в большой корзине, сплетенной Конго специально для него.